Юкими переехала к Гонзалесу, играла родной Гетеборг, двоюродные Токио и Нью-Йорк и благотворительные стадионные концерты вместе с Kent и Anastacia. Каждая, полагаю, была счастлива на своем маршруте.

Я надеюсь, что Маше по душе дореволюционный дом на Казакова у железнодорожной стрелки.

Она стоит в растрепанном парике, рядом — гуттаперчевая Гая Арутюнян из «Детей Пикассо» (они записали вместе несколько песен), девушки устремляются на сцену, хватают микрофоны и сметают все на своем пути. Радиостанциям, критикам, блогерам на это сотворчество глубоко наплевать: его надо слышать живьем, для того чтобы слышать живьем, надо оторвать задницу и приехать — но, позвольте, нельзя же приезжать к вам каждый раз, когда сегодня Electric Six, завтра Леннон, ну Макарову-то с Арутюнян мы успеем посмотреть. Городу некогда.

Однажды в модный журнал позвонила Наталья Медведева — попросила написать о своем концерте. Я вежливо отнекивался: по правде сказать, коллега два номера назад о Медведевой писала, нельзя же повторяться из номера в номер, давайте подождем следующего. Через месяц стало известно, что следующего не будет.

Маша и Гая кричат какую-то несуразицу: «Рок победит!» — от них искры летят и мурашки по коже бегут.

Второй менеджер Ира, вечный запасной у харизматич-ной Кати (аккуратный хвостик, бледное лицо, привычный кандидат на вызов скорой), стоит рядом со мной на ВИПе и плачет.

—  Ты чего, чудо?

—  Не могу уходить.

Менеджер Катя написала заявление по собственному желанию, уходит в новый клуб Магди и Сергеева, пришла сегодня в первый раз не на работу, красивая, счастливая, извозчицкий мат через слово — чисто можно. Тихая Ира написала заявление с подругой за компанию, устала от нашей 24-часовой соковыжималки, пойдет к Наташе в «Думу», там, дай бог, без скорой будет обходиться.

—  Плачешь-то чего?

—  Не могу я отсюда уходить. — Ира отворачивается, вытирает слезы и молча смотрит на сцену.