Ловкие и техничные Poets of the Fall (сколько же у них с собой ящиков бэклайна!) — превосходная провокация: люди взрослые, за тридцать, толпу подростков обезоруживают в секунду — REM-образными страданиями, отменно сыгранной гитарной канонадой и такой спонтанной, рассчитанной до миллиметра улыбкой солиста Марко. Я гонялся за ними два года — пока они собирали на родине золотые и платиновые диски — и наконец победил. Они открывают фестиваль сразу после речи финского посла.

И Киммо Похйонен, человек-ирокез, однажды в тесном подвале «Китайского летчика» открывший мне глаза на аккордеон как орудие психической атаки, человек, познакомивший меня с Kronos Quartet, человек, в чей деревянный дом в Хельсинки я ворвался четыре года назад с оператором — снимать вывихнутую ногу, вещдок для фестиваля, — на этот раз добрался, сидит в оранжевом зале и ест винегрет под «Песню года-82» на плазменном экране.

— Фото для истории, — просит Олейников.

Спасибо, Коля, это кстати. Киммо подносит к моему рту ложку винегрета, я открываю рот, Олейников нажимает на кнопку: не прошло и года — и у меня есть первая фотография из собственного клуба.

—  Фак ю, — говорит Киммо Олейникову. — Фак ю, как у вас хорошо, — это уже мне.

Чего бы это он.

—  И тебе, Киммо, фак ю, — нахожусь с улыбкой. Киммо смотрит на меня непонимающе.

—  Я разобрала, я разобрала еще с утра, — шепчет на ухо стажер Даша, — он, когда хочет «thank you» сказать, у него это звучит как  «fuck you».

Ну вот — а я за четыре года знакомства не разобрал. Вчера, когда мы, компьютер к компьютеру, заканчивали с Игорем очередную четырнадцатичасовую смену, Игорь, закрыв уставшие от экрана глаза, сказал:

—  Вот мы тут сидим, бьемся как стахановцы — а нам ведь сейчас в зале надо быть. Общаться, выпивать, друзей встречать.

Я зарылся в контрактах, билетах для музыкантов и билетах для зрителей, пресс-релизах, райдерах — элементарно выпить в родном очаге алкоголизма некогда. Ну вот для этого мы с Наташей и придумали финский фестиваль.