Олеся, лавируя в толпе, проносится по ВИПу с сияющим лицом: похоже, Иохансон среди пальм заставил население потрясти кошельками. С чаевыми правила игры известны: сильному все, слабому ничего. Поэтому я не сомневаюсь, кто сегодня королева бала.

—  Хотите блинов? Pancakes? — вот и индийским гостям уделили внимание.

Киеран с мамой не поняли: к чему бы официантка про блины? Это все любитель блинов Иохансон — трендсеттер. Я пытаюсь перевести им про роль блинов в самооценке клуба «Икра» и отвлекаюсь, заметив, что Иохансон на сцене собирает кейс с компакт-дисками. Не прошло и полутора часов — караул устал. А договаривались на два.

Никогда не победить в себе диспетчера.

Спускаемся в гримерку здороваться. Счет 1:1 — Иохансон ничего не слышал о Four Tet.

—  Это Джей-Джей. А это Киеран. А это мама Киерана.

—  Спасибо, Грегори, у меня есть имя, Грегори, — в мамином голосе — металл.

Простите, Навлика Рамджи. Домомучительница!

***

Я про акустику тогда между делом спросил, впроброс. Ну просто потому, что, когда есть две разные программы,

можно их чередовать, играть почаще — да просто так спросил. А девушки, выходит, задумались.

Мара сидит на барном стуле в центре сцены. По правую руку — добрый ангел Корней, один из лучших аранжировщиков в этом городе, в недавнем прошлом — басист Земфиры, однако ж и без Земфиры куда как интересен.

Мара елозит ногами по железным перекладинам. Едва заметно волнуясь, спрашивает: «Трубочный табак?» Корней плавно вгрызается в интро, Мара на слабую долю хлопает по колену. Строгий директор Капа виду не подает, но на мое «Все по плану?» — вздрагивает:

-  А? Что?

Премьера акустической программы — через два часа.

Сделаю вид, что не заметил напряжения. И нечего мне на саундчеке делать. Капа и Мара — неразлейвода: путешествуют вместе по всему свету, поужинать вместе заглядывают, на допотопный самолет из Биробиджана вместе сетуют.

Не помню, на каком ее концерте я заметил, что выключил телефон и стою в нише за сценой не песню и не две — уже полчаса. Здесь все очень просто, здесь девочкины песни про девочкино в шестнадцать-восемнадцать или в двадцать три. Здесь наивное искусство начала века — простые линии, яркие краски. Здесь вечный трепет. И на толпу Мара летит каждый раз как на амбразуру, а толпа — такие же вчерашние школьницы. Я был неправ: это убедительно.