Проснулся к окончанию ужина, поинтересовался, где можно было бы купить икры. Да здравствует круглосуточный капитализм! Два часа ночи: в отель едем через «Елисеевский».

— Это что, маршрутное такси?! — просвиристела подруге недобрая москвичка, ожидая, пока мы наконец погрузимся в автобус и она сможет выехать следом.

Нам надо переехать через Пушку. Сзади грозно загудел черный «Фольксваген-жук». Пятнадцать секунд ожидания у ресторана — для московского бангалора возмутительный моветон. Леннон проснулся на секунду, удивленно обернулся назад: москвичка в мехах кипит от злобы, «жук» гудит, — мы хлопнули дверью и остановились через перекресток у «Елисеевского».

Ночной «Елисеевский» — непобедимый релаксант. Скучающие продавщицы в фартуках смиренно прочли лекцию о сроках сохранности икры, кассирша отложила журнал «Отдохни!» и без интереса прокатила золотую карту с фамилией Lennon, расфуфыренные девицы пригородно-блуд-ной наружности споткнулись и упали перед нами на выходе из заведения «Этаж», дверь в дверь с «Елисеевским», нищенка потрясла пустой шапкой, и наездница на лошади выдала классическую коду: «Прокатиться не желаете?» На следующий день впечатленный и, слава тебе, господи, выспавшийся артист дал пресс-конференцию. Не виданные в наших стенах доселе камеры центральных телеканалов хором попросили перевод с английского. Я подвизался переводить, наблюдая, как Олейников тщетно пытается отогнать от микрофона безумных дядечек — битломаны прорвались-таки в клуб. Шону не впервой: на вопрос «Какая папина песня у вас любимая?» — он отвечает всю жизнь. Что он ответил в Москве — не помню.

—  В Москве, — замечает Шон, довольно потягивая таррагону за 70 долларов рюмка, — все были очень корректны, в Петербурге в этом смысле тяжелее оказалось. У них там целый фан-клуб Beatles — я час не мог от них сбежать. Кошмар. Хорошая штука, — это Шон бармену, — спасибо за рекомендацию.