...в хорошем клубе люди судят друг о друге не по тому, как они живут за пределами клуба, а по тому, как они тусуются. Важно, например, то, угорают ли они на танцполе или просто скучаю т в сторонке (29 лет, тринадцать лет опыта).

Существующие во внешнем мире социальные иерархии не исчезают полностью, но смягчаются, как только вы переступаете порог клуба. Они становятся подвижными, поскольку перестают быть точкой отсчета в беседе, ведь эту функцию берет на себя качество непосредственности, присущее вечеринке.

Одним из самых поразительных примеров такого отключения от внешнего мира является отношение клабберов к именам. В повседневной жизни имена имеют большое значение, и запоминание чьего-либо имени считается важным социальным актом. В клубах же имена не играют значимой роли, благодаря чему усиливается впечатление анонимности этих пространств и обособленности от остального мира. Мне требовались недели, чтобы запомнить имена многих моих информантов, и месяцы, чтобы вбить себе в голову их фамилии. Здесь рушится сама идея о том, что имена составляют часть человеческой личности. Люди превращаются в «того парня из такого-то клуба» или в «ту деваху в блестящем платье», и о них помнишь только, умеют ли они отдыхать и весело ли вам было рядом с ними.

Когда мы с подругой узнали, что наш приятель-тусовщик попал в больницу, и решили его навестить, то только на месте вспомнили, что не знаем ни его полного имени, ни адреса, ни возраста. Но нам все же хотелось его повидать: несмотря на хрупкость и анонимность наших взаимоотношений, мы переживали за парня, поскольку в нас жили эмоциональные воспоминания о замечательно проведенном с ним времени; он был нам небезразличен. (К счастью, регистратор любезно отыскала его по описанию, и нам удалось повидаться.) Пожалуй, такое общество без имен существует еще разве что в лагерях для военнопленных. Но если там анонимность используется для дегуманизации заключенных, то в клубах — для «очеловечивания» посетителей, требуя судить о людях исключительно по их поступкам.