Официантка Маша — полненькая, русоволосая, с заботливо-опечаленным взглядом, неприметная, тишайшая и добрейшая — не пропускает при этом ни одного спартаковского матча. Полненькие — наше все. С нашей зарплатой в двести долларов много ли здесь фактурных девочек и мальчиков задержится? Меж тем полные грациозней, чутче, учтивей — что бы мы без них делали.

И пять новых девочек. И три новых мальчика. Каждого хочется накормить. Вид у всех испуганный: Москва слезам не верит, плавали, знаем. Первый раз в глаза. Здрасте.

Их тренируют, конечно, перед тем как выпускать. Менеджер Катя. В официантской висит памятка — как оставить у гостей плохое впечатление:

—  не поздороваться с гостем;

—  позволить женщинам-гостям рассаживаться самим;

—  отсутствие макияжа;

—  небритость (у мужчин);

—  громко спорить при гостях;

—  бегать по залу;

—  невнимание гостю, когда долго нет заказа.

И так далее, и тому подобное, далее электропоезд следует со всеми остановками. Небритость и отсутствие макияжа — страшный грех, особенно в сочетании. Ньокки официанты называют «гноччи». Единственное блюдо в меню, знакомое им из недавнего детства, — сельдь под шубой. На день рождения мама делала и в общежитии на Новый год. Что такое корейка, они узнали от Кати, и ингредиенты соуса к тигровым креветкам (базилик, кориандр, майоран) для них — слова-абырвалги. Избранным официантам дадут попробовать, когда проработают несколько месяцев.

Откуда вообще взяли это слово — «гость»? Ладно бы где-нибудь в Сочи, близость гостеприимного Кавказа позволяет назвать гостем объект мелкого мошенничества, объегоренный алкогольно-гастрономическим путем. Но в Москве-то за что? Фальшь режет ухо.

—  За что, — спрашиваю, — я оставляю чаевые?

За хорошую работу, — бормочет худенькая девочка с просвечивающей жилкой на лбу. Ленин и дети, прости господи.

—  Чаевые я оставляю за ваше ко мне внимание. За то, что вы понимаете: самое дорогое, что у меня есть, — время, и спешите к моему столу со всех ног. За то, что вы мне