Это сильно навредило ремеслу, так как позволяло «спиннерам» выкручиваться за счет хитовых мелодий, эффектных трюков и заранее подготовленных миксов, не заботясь о настоящем взаимопонимании с массой. Также резко сузился музыкальный горизонт среднестатистического британского клаббера. Тем не менее, звезду из диджея сделала именно эта практика. Гость сменял резидента заведения всего на пару часов, а приветствовали его, словно покорившую чарты группу. Посетители аплодировали ему, наблюдали за каждым его движением и кричали всякий раз, когда он вытворял что-нибудь эдакое.

Прошло немного времени, а приглашенные диджеи уже гастролировали по всей стране. Даже захолустные городишки с убогими клубами иногда умудрялись нанимать знаменитостей. Расплодились агентства, устраивавшие их поездки, клубные журналы печатали национальные списки концертов, а клабберы посещали другие города, чтобы послушать своих любимцев, а ведь такого не происходило со времен расцвета северного соула. Диск-жокеи регулярно получали четырехзначные суммы за каждый двухчасовой сет, с трудом втиснутый в их напряженное расписание. Некоторые признавали, что столь высокие заработки нелепы, другие же начали относиться к себе очень серьезно.

Представлению о диск-жокее как звездном госте в немалой степени способствовала фетишизации американских корифеев, достигшая своего пика в 1994 году. После того как эсид-хаус глубоко внедрился в британскую ночную жизнь, тусовщики охотно раскрывали кошельки, чтобы попасть на выступление отцов-основателей. Нечто похожее наблюдалось на закате рок-н-ролльной лихорадки пятидесятых годов, когда здесь играл Чак Берри. Организаторы раздували ажиотаж как могли, ведь перелет через океан стоил недешево, а затраты требовалось возмещать, так что американцы удостаивались шумихи, достойной второго пришествия. Естественно, они хватались за возможность подзаработать, ведь на родине даже самые видные из них до сих пор могли рассчитывать максимум на пятьсот долларов за вечеринку.